КАБИНЕТ ПИСАТЕЛЯ, проза и комментарии

[Азъ]

Идиоты лепят, идиоты кладут, разнося.

идиоты комментируют

[Григорий]

Садхгуру исполнил пророчество, которому 15.000 лет! | Дхьяналинга

[Tatyana]

Эвгемеризм жил, жив и будет жить! (мое! ;18.08.2011 ; 6:25:00;+03:00:00;София, Болгария;42°41'00"N; 23°19'00"E;—;;)
НХФ- это "эвгемеризм" не только по отношению к личностям в истории, но и по отношению ко времени...Типа, каждый воспринимает время "индивидуально", а побеждает тот, кто громче всех кричит.. )))

[сын Божий]

Садхгуру исполнил пророчество, которому 15.000 лет! | Дхьяналинга

эльцин пригрел аумсенрюку с сукойасахарой. гриф - садху слащавогласого. Не бес возмездно, полагаю. К чему бы?..

[сын Божий]

Петух Огненный, однако.

[сын Божий]

гриф и садхгуру.

[Григорий]

Счастье любой ценой или натужный средний класс (14:48)

[Григорий]

Наше величайшее заблуждение [Veritasium] (7:15)

[Кот Фабио]

"Тоталитаризм свободного мира" - это пять!

[Кот Фабио]

Наталья Баева (с)



Книги, которые НЕ переиздают.







Читатели подсказали сделать серию публикаций о книгах, которые теперь в магазине не купишь. Разве только случайно - на развале.
А потому что "идеология и пропаганда". А "идеология" теперь слово ругательное, почти нецензурное, а "пропаганда" - и вовсе за гранью приличия.

И бесполезно напоминать, что "идеология" - синоним "мировоззрения", система взглядов на мир и своё место в этом мире. А "пропаганда" - это передача своих взглядов другому человеку.

"Привет от Вернера" - какое знакомое название! Вот только имя автора - Юрий Коринец мне, вроде, ничего не говорит.
Беру книгу из макулатурного ящика, открываю... и с первых слов узнаю повесть, которая печаталась частями в "Пионере" в начале 70-х. Беру - впереди интересный вечер.

Пятилетний герой рассказывает о своей жизни. Это для взрослых революция была недавно - всего десять лет прошло, а для Юры это - как до нашей эры. И разве он не прав, если большевик Воровский тогда ещё был живым и настоящим, а теперь он - памятник во дворе огромного дома? Папа с ним дружил (с живым, конечно), а Юра не верит, что памятник ничего не помнит...





Книги, которые НЕ переиздают.




Теперь родители Юры работают в Наркоминделе, и мальчуган понимает - они заняты "тихой войной", где врага надо перехитрить - а своих поддержать. Свои - это все, кто желает справедливости. И те, кому надо помочь.

Вот например беспризорник - такой страшный! Сидел Юра с мамой в кафе - а чумазый забежал - и хвать у него с тарелки биточек! Но мама объяснила испуганному сынишке, что это просто дети без родителей. Есть хотят - а не верят, что в коммуне кормят, боятся туда идти. Приходится отлавливать - и устраивать.

Или немцы - есть враги, а есть и замечательные люди. В соседнюю комнату въехали мама с дочкой, ровесницей Юры. И эта Гизи Вернер такая чудесная девочка - похожа на фарфоровую куколку! Но мама объяснила, что не должен живой человек быть таким "фарфоровым" - Гизи очень больна. Туберкулёз. МОПР - Международная организация помощи борцам революции - отправила её в Советский Союз лечить, и Юра может помочь: "Для начала научи её пить рыбий жир, а летом поедем на дачу вместе".
Рассказы о Гизи - поэма о любви. "Детям доступны все оттенки любви, кроме одного" - который им ещё просто не по возрасту. Вот какие стихи сочиняет Юра просто так, для себя:

...Я построю дом,
На котором будет крыша.
И снег будет падать
На крышу, На крышу, На крышу.
И дождь будет падать
На крышу, На крышу, На крышу.
А в комнате будет
Тепло и чисто.
Этот дом
Я построю для Гизи.

Лето, прожитое в деревне - отдельная повесть. Дорога, лошади, лес, река, небо... ничего необычного? Но Гизи никогда не видела горизонта - всю жизнь прожила в закопчённом рабочем районе Берлина. И она знает - её папа сейчас не с ней потому, что там, в Германии, он делает революцию. Для всех!



Поэма о дружбе



А поэма о дружбе - рассказы о Вовке. Он уже большой - пятиклассник, но всё равно это - самый лучший друг. Такой увлечённый, такой талантливый художник, такой занятый серьёзнейшей пионерской работой - и добрый. Вовка уже работает - обучил грамоте дворника Ахмета и его жену Фатиму. Наверное, они не очень "передовые и сознательные", эти поэты рынка, но такие хорошие, такие милые люди!

И никогда Вовка не скажет, что Юра или Гизи для его затей маловаты. Наоборот - чудо сделает: достанет им гостевые билеты на Первый Пионерский слёт в Кремле!

Это были дни, когда вся Москва расцвела красными галстуками. И не только красными: пионеры прилетели из Германии, Америки, Англии... не говоря уж обо всех советских республиках. И китайчата, и негритята! А размещали всех не в гостиницы, а в семьи. И Вовка устроил двух узбечат из Ферганы к Ахмету и Фатиме. Они чувствовали себя как дома - ведь узбекский и татарский языки очень похожи.
Надо объяснять, что такое "интернационал", и чем он отличается от "толерантности"? Или читатель уже всё понял, даже маленький?


***

И Юра С Гизи, хотя ещё и "даже не октябрята", горды своей причастностью. И к ним тоже обратился Кржижановский с речью "О путешествии в будущее":
- Наша страна ещё бедная. Мы ещё ездим на телегах, а Европа - на автомобилях. Мы пашем сохой, а за границей - на тракторах. В школах у нас учится ещё только половина детей... Для того, чтобы ускорить, приблизить будущее, мы составили план работы на пять лет...
Это был план Первой пятилетки, в котором предлагалось принять участие каждому, сидящему в зале. Ничей вклад, ничей взнос в будущее лишним не будет!

И ведь даже не самые, казалось бы, идейные люди - соседи, но с ними хорошо. Уютно и надёжно. Портной Зусман, ироничный, острый на язык - замечательный, и отставной офицер по прозвищу "Усы", и Дик - верный пёс Усов...







Как же случилось, что "Усы" застрелился?! Что произошло такого, чего дети не заметили? Не огорчён этим только Ляпкин - единственный неприятный человек в квартире. Этот "главначпупс" вслух посмел подозревать, что бывший царский офицер что - то скрывал и боялся разоблачения!



***




И всё это - соседи. Сколько же их в коммунальной квартире? Со счёту собьёшься, ясно только, что семья дипломата занимает ОДНУ комнату. Никаких привилегий, если не считать привилегией работу за границей - предстоит поездка в Германию. На два года.



Германия - другой мир. Трёхкомнатная квартира с кухней и ванной! То, что для нас - обыденность, для мальчугана из 1929 года - поразительно: такой контраст с весёлым адом коммуналки! Ни воя примусов, ни тумана от корыт. А ванна?! В московской квартире как сломалась колонка ещё в доисторическом 1918 году - так её и не починили, а ванну завалили старым хламом, и все ходят в баню. А в берлинской - плескайся хоть каждый день! Что Юра и делает.

Но вот люди здесь совсем другие. Приходится быть осторожным, на всякий случай видеть недруга в каждом, а привыкнуть к этому невозможно. В Москве - то в каждом видел друга - и не ошибался...

Нет, друзья здесь есть, но они - вне закона. Юра слышит разговоры родителей, что кого - то схватили, кого - то выпустили за недостатком улик... Забастовки, демонстрации, облавы...




***




И в центре событий - друг. Вернер. Папа Гизи.
Как же этот светловолосый великан тоскует о дочке! Бесконечно готов слушать рассказы Юры о лете в деревне, о слёте, даже о рыбьем жире. Приносит смешного заводного цыплёнка. Чёрного:
- Похож на Гизи, правда? Подаришь ей - ты ведь увидишь её раньше.




***



И назавтра... завтра Юра увидит из окна...
Расстрел рабочей демонстрации. Вернер.


Как он мог умереть?! Такой сильный, такой весёлый!

Побеждает что - то ОЧЕНЬ страшное - это понятно даже детям. Но и взрослые ещё не очень представляют себе мурло фашизма.



Прошли десятилетия. И Юра, который давно уже Юрий Иосифович, увидел среди новостройки знакомый камень с двумя горбами.
Вокруг уже совсем другая жизнь, другие люди, а он снова увидел Гизи - свою первую любовь. Как сидели на этом "Горбунке" - вдвоём в Центре Мира!




А потом была война. И Вовка не стал художником - вернулся без руки. Без правой. А Гизи не вернулась.
Её немецкий язык стал её оружием - работала в гестапо переводчиком, передавала сведения нашей разведке. Целый год, пока на неё не набросился с кулаками попавший в плен одноклассник...
Ничего от неё фашисты не узнали, никакими пытками не выбили. Это Гизи - то, которая боялась живых раков! А её мама умерла от горя, получив известие, что дочку расстреляли. Нет больше Вернеров. Никого.

А Ляпкин - младший... с какой гордостью он говорит, что отсиделся в тылу! Понятно, что и в тылу кто-то должен был работать, но он ПРЕЗИРАЕТ дураков - фронтовиков. И за ним будущее...

Такая вот детская книжка - памятник эпохе, памятник прекрасным людям. Поэма о добре и зле, рассказанная так, что оказаться на стороне зла нет ни малейшей возможности.

Интересно, найдётся ли читатель, которому НЕ нужна такая "идеология и пропаганда"?

[сын Божий]

[Lex]

Русские женщины.

Когда я первый раз
После иммиграции летел
В Москву из Нью-Йорка,
Возле меня в самолёте
Сидел фермер из Айовы.
Он ехал в Красноярск
Уже за третьей русской женой.
Первая была из Москвы,
Вторая из Питера.
Обе не выдержали
Прелестей сельскохозяйственной Айовы,
Тракторов, навоза, кукурузы
И вернулись назад в Россию.
Теперь он решил, что надо
Привезти сибирячку.
Фермер достал из сумки
«Мастер и Маргарита» на английском.
И спросил меня:
«Скажи Алекс!
Если я прочту эту книгу
То я начну понимать русских женщин?
Третья уже не сбежит?»

Александр Гальпер

[Кот Фабио]

Дебил, а понимает, что американских женщин (равно как и других) вообще нет в природе.

[Lex]

Немецкий архитектор Рудольф Волтерс в 1932 году подписал контракт с берлинским представительством советского Наркомата железнодорожного транспорта на работу в СССР в течение одного года. Его оклад составил 600 рублей в месяц внутри СССР, ещё 150 марок в месяц откладывалось на его счёт в Германии.

Через год полный впечатлений Волтерс вернулся домой и немедленно, по свежим следам, написал книжку «Специалист в Сибири». Она вышла двумя изданиями в Берлине, в 1933 и в 1936 году. Его книга в СССР числилась как пропагандистская литература и, само собой, никогда не издавалась. Хотя Волтерс никогда не был ни нацистом, ни социалистом, свои взгляды он обозначала как «консервативно-христианские».

Один, хотя и длинный, отрывок из книги Волтерса «Специалист в Сибири», посвященный первым дням его пребывания в Новосибирске:
«Утром 7 июня, на следующий день после моего прибытия в Новосибирск, я явился в сопровождении венгерского коллеги к месту работы. На боковой улице, то есть на разъезженной песчаной дороге, находилось пятиэтажное скучное здание, наполовину ещё незаконченное. По деревянной временной лестнице поднимаемся на второй этаж, где находится проектный отдел строительства сибирской железной дороги. Шеф отдела, 35-летний инженер, принимает меня по-дружески. Мой венгр, который приехал на три месяца раньше, но уже немного понимает и говорит по-русски, служит переводчиком. Сначала необходимо выполнить массу формальностей, выдаются анкета за анкетой, пишутся «бумажки» и суются мне в руки. Я получаю продуктовую книжку, по которой могу покупать в магазине, предназначенном для иностранцев.

Этот магазин находится на Красном проспекте. Перед входом стоит часовой с винтовкой с примкнутым штыком. Здесь я могу купить всё и ничего: обувь и одежду, но, к сожалению, только немногих определённых размеров, граммофон, но без пластинок и иголок, продукты по предназначенным для меня нормам, молоко и яйца — если они там случайно окажутся. В одном углу лавки стоит шкаф с кубками и фарфором, как будто в тире. В центре помещения — круглый стол с красным плюшевым диваном и креслами, где всегда сидят два-три пьющих пиво специалиста. Над прилавком большой плакат с немецкой надписью: «Ленин живёт в сердцах каждого честного рабочего». Большие витрины частично завешены, частично декорированы красным материалом и цветными портретами Ленина и Сталина.

Несмотря на скудость всего в этой лавке, мы всё-таки могли кое-как ею обходиться. Но по сравнению с русскими мы снабжались по-княжески. Наши русские коллеги не видели ничего обидного в том, что мы, иностранцы, снабжались лучше, чем они. Напротив, благодаря нашим продуктовым книжкам мы приобретали слишком много друзей, которые рассчитывали вместе с нами пользоваться нашими рационами. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а все прочие их продуктовые нормы были намного ниже норм для иностранцев. К тому же цены на продукты для наших русских коллег иногда в десять раз превышали то, что должны были платить мы, иностранцы. И даже если наши зарплаты были не намного выше, чем зарплаты русских, то продуктовые книжки делали нас привилегированным классом....

Особенно отчётливо разница в обеспечении продуктами проявлялась во время обеда. Почти все русские ели в столовых на предприятиях, поскольку только немногие семьи имели возможность готовить пищу дома, и к тому же самостоятельно приготовленный обед стоил гораздо дороже, чем готовая еда на работе.

В нашем управлении было три столовых. Одна предназначалась для рабочих и низших служащих. Еда этих людей была очень плохой и стоила 1,5 рубля при месячном заработке от 80 до 150 рублей. Для среднего уровня, более высоких служащих и для инженеров с заработком от 200 до 500 рублей имелась ещё одна столовая, в которой первое блюдо стоило 1 рубль, второе — 2 рубля и простой десерт тоже 1 рубль. В третью столовую нашего управления имели доступ высшие служащие, начиная с руководителей отделов, с заработком от 600 до 900 рублей и партийцы. Обед здесь был хорошим и обильным, состоял из супа, мясного или рыбного блюда и десерта, но стоил только 2,5 рубля. В этой последней столовой, где столы были накрыты скатертями и прислуживали чисто одетые девушки, получил право есть и я. Зайти в эту столовую можно было только по предъявлении соответствующего удостоверения. Контроль был очень строгим.
Только один единственный доступный всем ресторан имелся в большом городе Новосибирске; государственный, так называемый «коммерческий», в котором обед стоил от 10 до 20 рублей. Здесь ели, как правило, только товарищи, которые какими-то тёмными путями зарабатывали много денег и находящиеся в командировках чиновники.

В жилье тоже выражались классовые различия. Самыми роскошными жилищами Новосибирска были две современные трёхкомнатные квартиры, которые занимали генерал, командующий Сибирской армией, и шеф ГПУ.

Отдельные двухкомнатные квартиры занимали только высшие чиновники и партийцы, так же как немногие женатые иностранные специалисты. Русские инженеры, если они были женаты, имели одну комнату, с очень большой семьей — две. Две или больше таких семьи делили между собой одну кухню. Неженатый не имел никакой возможности получить комнату для себя одного. Как живут мелкие служащие и рабочие, я не хочу описывать. Мне никто не поверит, если я скажу, что холостые рабочие живут по 20–30 человек в одной комнате в казармах или бараках, многие семьи делят одну комнату и тому подобное. Я это видел сам, и я видел, что иначе не могло быть; но я всегда поражался тому, с какой невероятной наглостью русская пропаганда работает за границей, и как ей удаётся пару новых поселков в Москве и Ленинграде сравнить с берлинскими дачными колониями. В России пропаганда грохочет уже 15 лет так сильно и непрерывно, что товарищи действительно верят, будто по сравнению с немецкими рабочими они живут в раю.

Через десять дней после прибытия в Новосибирск я смог наконец въехать в собственное жильё. В новом пятиэтажном здании управления на Красном проспекте я получил комнату, три метра шириной и пять метров длиной. Высота была 4,50 метра. Из-за насекомых я был рад получить необжитую ещё комнату, но только небо знает почему, буквально с первого же дня в ней были представлены не только клопы и тараканы (которые у нас известны под названием «русских», а здесь назывались «пруссаками»), но и блохи — в непредставимых количествах. Моя комната вместе с 15 другими выходила в длинный коридор без окон. Свет, водопровод и клозет были ещё не готовы. Стены комнаты были побелены известкой, дверь и окно, в которых были щели в палец толщиной, покрашены серой краской. В комнате стояла узкая железная кровать, покрытая матрацем в три сантиметра толщиной, стол, стул, старый шкаф и умывальный столик с раковиной.

Прошло шесть месяцев, прежде чем всё пришло в более или менее жилой вид: клозет, которым пользовались сорок человек и который всегда был невероятно грязен (у меня имелись специальные галоши для посещения этого помещения), водопровод в коридоре, который каждую неделю один день не работал, электрический свет, который функционировал всегда за исключением нескольких вечерних часов от 8 до 12 и т. д. Когда я думал о Германии, то осознавал убожество моего жилья, но когда я оглядывался вокруг, а я делал это ежедневно, то казался себе в качестве одинокого человека с целой собственной комнатой просто князем.

По прошествии четырнадцати дней, когда наиболее насущные проблемы моего обеспечения квартирой и продуктами были урегулированы, я попытался со всей серьезностью приступить к работе. Об этом никто до сих пор не позаботился, меня лишь попросили, исходя из моих собственных представлений, вникнуть в проект вокзала. Переводчика не было, немного помочь мог только венгерский коллега, с которым мы вскоре близко подружились. Итак, через четырнадцать дней я обратился к своему шефу с просьбой о программе работы. Он пообещал мне её «немедленно» обеспечить и предложил приходить вечерами и работать с 17 до 23 часов, поскольку днём в бюро нет свободного рабочего места.

Я пришёл вечером, шефа не было. Я пришёл на следующий вечер, его опять не было. На третий вечер он появился, будто ничего не произошло, показал мне проект вокзала и попросил дать отзыв. Мой венгр переводил довольно плохо. Я постарался не увлекаться критикой, хотя все это мне сильно не понравилось. Но для того, чтобы говорить обо всём подробно, нужен был умелый переводчик, а его не было. По моей настоятельной просьбе шеф пообещал переводчика на следующий вечер.

Переводчик не пришёл назавтра, не пришёл на следующий день, он никогда не пришёл. Через три дня, которые я вынужден был бездельничать, снова появился мой шеф. На моё замечание, что мне нечего делать, он сказал только «nitschewo». Это замечательное словечко, которое одновременно может означать «хорошо», «плохо» и «ничего», должно было в данный момент означать «ничего страшного». В ответ на мои настойчивые просьбы, шеф снова пообещал осмысленную работу на следующий вечер — «завтра».
Через два дня, в которые мой шеф не показывался, мне стало слишком скучно и я пошёл к начальнику отдела. Тот позвал шефа, они посовещались и предложили мне поработать над вокзальной площадью. Таким образом, проблема была временно решена. Тем не менее, я всё равно ничего не мог делать, поскольку не было исходных рабочих материалов. Через несколько дней, после долгого нажима, я получил необходимые чертежи с указанием расположения нового вокзала, но у меня не было никаких транспортных показателей: числа поездов, количества людей и автомобилей, данных о транспортных потоках из города до вокзала и т. п. Я просил и просил эти необходимые данные, мне обещали, но их не было, их никто не знал. В конце концов, когда уже прошло больше месяца с моего приезда, я начал работать и сочинил фантастический проект, только чтобы хоть что-то было на бумаге. Видя меня за работой, шеф стал приветливее, он только морщил лоб и пытался убраться с моего пути, когда я хотел что-нибудь спросить. Один русский инженер, видя это, принял во мне участие и все время повторял:
- Чертите спокойно всё, что вы хотите, проект никак не сможет оказаться слишком грандиозным, а построено все равно будет не то, что начерчено. Вы, немцы, всё время придумываете себе лишние заботы".

[Lex]

Жена Пушкина.
Есть две точки зрения на Наталью Гончарову - жену Пушкина. Первая, преимущественно 19-го века. Считали, что она была красавицей-пустышкой и дурой которая не вылазила с танцулек. Она отвечала Дантесу взаимностью и один бог знает как далеко там это все зашло. Пушкин ей не читал свои новые произведения потому, что боялся, что она сморозит какую-то глупость.

Вторая современная точка зрения, что Наталия была великий и непонятой интеллектуалкой своего времени. Она была самой верной женой, никогда в сторону других мужчин и не смотрела и даже была чемпионкой Москвы по шахматам. Знала все европейские языки и читала самые умные философские книги. Пушкин ей не читал свои новые произведения потому, что боялся, что она начитавшись французских литературных теоретиков раскритикует его в пух и прах.

[Lex]

Как-то кинорежиссер Александр Митта пригласил меня с женой к себе в гости. Кроме нас, у него были Никулин и Высоцкий. Высоцкий был не в духе, находясь в очередной ссоре с Мариной Влади. Он даже не дотрагивался до гитары, да мы, щепетильные, и не упрашивали его. Зато Никулин был в ударе, сыпал анекдотами. Пытаясь подзадорить Володю и вывести его из штопора, я задал ему провокационный вопрос:
- А кто из вас более популярен - ты или Никулин?
Вопрос задел Высоцкого за живое. Он уже был в сильном подпитии. Никулин, подхвативший мою игру, тоже стал подзадоривать Володю.
Разошлись под утро. Пьяную компанию развозил по домам на своей "Волге" Никулин, хотя и был трезв не больше нашего. Как-то вновь возник спор о популярности.
- А вот ты на такое способен? - спросил сидевший за рулем Никулин Высоцкого, втиснутого между нами на заднем сиденье.
С этими словами великий русский клоун догнал на своей "Волге" машину ГАИ и стал подталкивать ее бампером. От такой наглости хмель сошел с нас.
- Ты что - опупел?! - вскрикнул я.
Офицер ГАИ, кажется капитан, вышел из машины и подошел к нам. Он был скорее удивлен "безумством храбрых", чем взбешен. Никулин опустил стекло и дыхнул на капитана водочным перегаром. Мы затаили дыхание. Капитан, как полагается, взял под козырек и только-только начал произносить стандартную фразу "Граждане, вы...", как осекся. Он узнал Никулина, и его грозное лицо стало по-детски счастливым.
- Товарищ Никулин, товарищ Никулин! - закудахтал он, но от душившего его восторга не мог произнести ничего более внятного. (После фильма "Ко мне, Мухтар!" Никулин стал идолом всех милиционеров Советского Союза.)
Наконец капитан достал книжку со штрафными квитанциями и попросил Никулина украсить ее своим автографом. Никулин великодушно согласился.
- Вот везу пьяного Высоцкого домой, - бросил он небрежно, расписываясь в капитанской книжке.
У бедного капитана аж глаза на лоб полезли. Никогда в жизни ему не доводилось видеть этих двух своих идолов так близко, да еще вдвоем! Он просунул голову поглубже в кабину "Волги" и восторженно зашептал:
- Товарищ Высоцкий, товарищ Высоцкий…
Весь дальнейший путь мы ехали по еще пустынной, только-только просыпающейся Москве, почти что как члены Политбюро. Перед никулинской "Волгой" шел автомобиль ГАИ. Сверкала мигалка, ревела сирена.
Никулин уверенно крутил баранку, Высоцкий столь же уверенно спал...

[Кот Фабио]

...В это время крысиное семейство игнатюков столь же уверенно и цинично тырило маргарин с работы...

[Азъ]

...В это время крысиное семейство игнатюков столь же уверенно и цинично тырило маргарин с работы...

Интересно устроена психика человека. Вначале обвинение в "краже маргарина" возможно у кого-то набрасывало тень на светлый образ Лекса.
А теперь все изменилось до наоборот - с каждым новым упоминаем, оно всё больше пачкает самого обвинителя: он окончательно превращается в глазах несчастных наблюдателей в тупого барана, который не понимает, что это всё давно уже никого не волнует, что это не смешно, не остроумно... а тошно и уныло.

[Азъ]

...В это время крысиное семейство игнатюков столь же уверенно и цинично тырило маргарин с работы...

Интересно устроена психика человека. Вначале обвинение в "краже маргарина" возможно у кого-то набрасывало тень на светлый образ Лекса.
А теперь все изменилось до наоборот - с каждым новым упоминаем, оно всё больше пачкает самого обвинителя: он окончательно превращается в глазах несчастных наблюдателей в тупого барана, который не понимает, что это всё давно уже никого не волнует, что это не смешно, не остроумно... а тошно и уныло.

А Фабио, ничего не видя вокруг, всё так же продолжает радоваться собственным щюткам ))

[Кот Фабио]

Предательству, воровству и низости срока нет. Никаких шуток. Ты тоже с ним солидарен, значит и тебе придётся ответить.