А если в процессе движенья
Пройдёшь ты, товарищ, по мне,
То это своё положенье
Приму я достойно вполне.
И, чувствуя вдавленной грудью
Тепло твоего каблука,
Я крикну:"Да здравствуют люди,
Да будет их поступь легка!"
Вот это заинтересовало, очень.
Гарга, как можно принять это.
Может обьясните, ну очень хочется не реагировать.
В собачьих делах идет настоящая война.
Утомила, люди используют всю грязь.
Как не обращать и не реагировать?
Ну хоть кто нибудь! Научите!
А если в процессе движенья
Пройдёшь ты, товарищ, по мне,
То это своё положенье
Приму я достойно вполне.
И, чувствуя вдавленной грудью
Тепло твоего каблука,
Я крикну:"Да здравствуют люди,
Да будет их поступь легка!"
Вот это заинтересовало, очень.
Гарга, как можно принять это.
Может обьясните, ну очень хочется не реагировать.
В собачьих делах идет настоящая война.
Утомила, люди используют всю грязь.
Как не обращать и не реагировать?
Ну хоть кто нибудь! Научите!
Для этого нужно быть очень по философски настроенным по отношению к жизни и всему вокруг происходящему.
Прекрасно... garga, оба стихотворения удивительны...
Очень люблю, когда стихотворение доставляет удовольствие не только глазам и слуху, но и дает возможность примерить его к своей жизни, своим поступкам. Заставляет остановиться, сделать глубокий вдох, задуматься... и хотя бы чуть-чуть изменится в лучшую сторону.
"Дурак -- это человек, считающий себя умнее меня".
И. Губерман
Вся философия и весь настрой
выветрился от затяжных баталий.
Ведь пользуется род людской,
любыми, грязными вещами.
Убить бы их,
чтоб языков грязнущих
не слышать больше.
Ева писал(а):Вся философия и весь настрой
выветрился от затяжных баталий.
Ведь пользуется род людской,
любыми, грязными вещами.
Убить бы их,
чтоб языков грязнущих
не слышать больше.
" Жили-были в Яворицах Хаим-Лейб и Лея-Двойра.
Оба молоды, красивы, и как водится – бедны.
Не смогли устроить свадьбу накануне Симхэс-Тойра,
Отложить ее решили на полгода – до весны.
Почему – никто не знает, – но понадобилось Богу,
Чтоб ушел зимою Хаим на турецкую войну...
Постаревший, похудевший, он пришел к ее порогу
В бескозырке и шинели – лишь в десятую весну.
И сказал он: "Я вернулся", – протянул невесте руки,
И качнуло Лею-Двойру будто огненной волной.
Показалась горькой встреча после долгой той разлуки,
Но они сыграли свадьбу, стали мужем и женой.
Год прошел, и вот однажды он с работы воротился,
Подошел к окну и молча обратил лицо к луне.
О заботах и печалях говорить не торопился –
Лишь когда пробило полночь, Хаим-Лейб сказал жене:
"Я в Болгарии далекой быть солдатом научился.
И ружье казалось легким для привычных к бою рук,
И на Шипке, и под Плевной я в сраженьях отличился,
Но меня однажды метко подстрелил башибузук,
И увидел я внезапно: надо мною мэлэхмувэс,
Ангел смерти, Черный ангел распростер свои крыла,
И мою нагую душу охватил безумный ужас –
Но неведомая сила ту погибель отвела...
И сочли меня убитым. Было то в ночном дозоре.
И земле решили тело, как положено, предать.
Но очнувшись, я увидел, что с тревогою во взоре
Надо мной склонилась дева, красоты – не описать…
Было странным то жилище, и сверкали златом стены.
И красавицу спросил я: "Кто же мне благоволит?
Кто избавил – то ль от смерти, то ль от тягостного плена?"
"Я, – она сказала просто. – А зовут меня – Лилит".
Я, услышав, ужаснулся, а она сказала: "Милый,
Я спасла тебя, и значит, ты отныне – только мой.
Видишь след на перевале? Это – тень твоей могилы.
Жив останешься, покуда буду я твоей женой!"
И тотчас же – то ли черти, то ли призраки толпою!
Дикой музыкой взорвалось это страшное жилье.
Ашмодей нам был раввином, мы стояли под хупою,
Ангел Смерти пил со мною – пил во здравие мое…
Жил я с нею, как с женою, но тоска меня терзала
По невесте и по дому… И надумал я бежать.
Дьяволица догадалась и однажды мне сказала:
"Отпущу тебя, но знай же – ты обязан это знать:
Ты мечтаешь Лею-Двойру объявить своей женою…
Не держу тебя, но все же возвращайся поскорей.
Мы с тобой делили ложе, десять лет ты жил со мною.
Больше года ты не сможешь жить, как прежде, средь людей…"
И сказал он: "На рассвете от тебя уйду навеки.
Так прощай же…" И застыла Лея-Двойра, чуть дыша…
И тотчас открылась рана, и тотчас сомкнулись веки.
И в небесную обитель унеслась его душа…
…Прозвучал над телом кадиш, и притихла вся округа,
И закат сверкал, как будто чистым золотом залит.
Две вдовы стояли рядом, но не видели друг друга
Горемыка Лея-Двойра и надменная Лилит. "
Заплаканная осень, как вдова
В одеждах черных, все сердца туманит...
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет.
И будет так, пока тишайший снег
Не сжалится над скорбной и усталой...
Забвенье боли и забвенье нег —
За это жизнь отдать не мало