Aid писал(а):В моих фантазиях рабочее место писателя выглядит именно так...
Старинные книги истлели. Вритеры исчезли давно. История галакаки была переписана заново. Да и Анатолия Романовича звали теперь по-новому, по-современному: Собэр Сэк.
...Тьфу! Но... куда деваться? От этого простоумья и недоречья... Некуда!
Ведь он застал слияние земных языков в один сумасшедший воляпюк уже немолодым человеком. И принял его, потому что просто привык всегда идти в ногу со временем, и даже чуть впереди.
Всем известно, что новое — это хорошо забытое старое. И поэтому Собэр Сэк стал в свое время изобретателем давно забытого старого - буука на бумаге. Гумноиды, как любопытная детвора, потянулись к изобретению. И буквально через пару лет Собэр стал сказочно знаменит и богат. Он подружился с лучшими из лучших государственных особ Всегалакакич-Во. Принимал участие в высочайших парти и получал глубочайшее удовлетворение от процесса перенесения на бумагу своих знакомых, друзей и недругов-завистников. Последних у него было пруд пруди. Они лопались от негодования, полагая, что Собэр, изобретя буук, нашел простой способ дурачить публику и вышибать из нее баснословные монеу. Но славы у Собэра от этого нисколько не уменьшалось.
А печатная машинка...
Словно любимая наперсница, печатная машинка возвращала его в то время, когда он не был зациклен на моделировании рациональных пространств. Собэр Сэк рисовал сюжеты и судьбы, вытаскивая их из жил и нервных окончаний любимых, врагов и знакомых, он сжимал пространство и время путем переброса героев из одних эпох в другие. Занимался их проблемами, веселясь, как дитя и поглощая их к концу повествования одного за другим, как голодный удав морских свинок.
Чем более он их любил и привязывался к ним, тем изощреннее ему их хотелось уничтожить, чтобы выжать слезу из доверчивого читателя. И в этом — один из секретов его былой бешеной популярности.
Он имел твердый эквивалент произведенного, содержавшийся в недвижимости на разных планетах, в том числе и на Змее. Владел богатейшими собраниями вещей разных эпох, культур и цивилизаций, стоившими сами по себе нескольких средних центров галакаки.
Пришло время, когда он, подобно Экклезиасту, мог воскликнуть- и это суета! Творчество его больше не удовлетворяло, как впрочем, и новое тело! Его совершенно новое, безумно красивое тело, созданное в экспериментальной лаборатории всего за четыре месяца.…Выращенное, как фикус в безвоздушном пространстве. И все, сопутствующее этому телу надоело. Хотя первые лет двести он прожил в счастье и усладе. Раз в двенадцать лет заменяя некоторые органы на новые - от постоянных излишеств и пороков, в угаре которых он непрестанно находился.
И оттого, что человеческое знание так бессовестно ушло вперед, он испытывал только горькое сожаление.
Однажды он бросил все и отправился в путешествие по далеким мирам, и это все ему быстро надоело: и, пресытившись, и разочаровавшись во всем, он опустился на самое дно цивилизации, в ее отстойник, где, рискуя жизнью, находился много лет и забыл вообще, кто он такой, и что он такое.
И обратился он тогда к различным магиям, но разочаровался больше, чем получил, ибо был не только совершенно бездарным, но и злым и своенравным учеником природы.
Его пожилые прапраправнуки разбросаны по всей Галакаке. Это змеяне, дитцанцы, иллимафцы и еще бог знает кто. Они и их прочие родственники и прихлебатели использовали его лишь как доильную машину. Поэтому ни о каком общении с ними не могло быть и речи. С бессчетными любовницами он чувствовал себя также пусто и плоско. Такую же округлую плоскость и пустоту, какую выражали их пусто-плоско-округлые личики, в удивлении изучающие то, с чем он сталкивался в жизни, а еще и описывал это в бууках многие сотни раз.
Бууки, пожалуй, только они давали ему некоторое успокоение, ибо кинематограф и видео к тому времени, признав опасным наркотиком, запретили, сделав исключение лишь для физиологического порно.
Пути к новому были исчерпаны.
Когда он в раздумье ходил по залам своих резиденций, рассуждая, каким из известных средств успокоить собственное тело, взгляд его случайно остановился на древнейшем орудии письма.
…Машинка была маленькой, черного цвета, высокой и несуразной. На боку у нее виднелось полувытертое клеймо старинной фирмы, выпускавшей сии диковинки, столь плохо приспособленные для выражения чувств.
Ее круглые клавиши были отполированы тысячами касаний и ударов, совершенных человеческими пальцами в разных состояниях души.
Собэр готов был поверить, что на этой машинке печатал сам Юлий Цезарь, одновременно прижимая к уху золоченый рог телефона, и, отдавая по нему самые невероятные и исключающие друг друга приказания ретивым своим центурионам.
Она стояла в самом углу, и ее искусительный полукруг, образованный железными рычажками букв, светился в темноте, как приглашающая улыбка. Так как КОНВАМБР, словно локатор, ловил исходящие от предметов флюиды возвращения к жизни, и нигде, в разочаровании их не находя, тупо и безрезультатно вышагивал по сумрачным залам, то один этот сигнал повелел ему остановиться, как вкопанному.
Змея в иллюминаторе,
Змея в иллюминаторе видна.
Как сын грустит о матери…
Как сын грустит о матери…
Грустим мы о Змее – она одна.
Собэр услышал Зов, который не улавливал уже несколько столетий, и поэтому с удовольствием ощутил на своей спине некое движение, когда-то называемое мурашками по коже. Это было столь чудно, это было такое родное и почти забытое переживание, что он с готовностью остановился напротив машинки, и как гусь, вытягивая шею, стал с благоговением рассматривать ровные ряды клавиш. Состояние, его охватившее, заставило его как робкого любовника осторожно присесть на краешек скамьи римской эпохи, вырубленной из мрамора: для того чтобы скользнуть тремя пальцами по клавиатуре.
Как мы сейчас пишем, подумал он с усмешкой. Отдавая тысячи дурацких взаимоисключающих приказов десяткам и сотням людей - узких специалистов! И затем бред, появившийся в итоге выдаем за творение бессмертного шедевра, который умирает еще при рождении, а, доходя через прилавок к оголтелому фанату-покупателю, еще и больно ранит, выворачивает наизнанку его мозг, превращая его в законченного наркомана - потребителя подобной продукции. Не могущего прожить следующие две недели без нового опуса своего кумира. И скорее они учинят революцию, выдернут из жилища, с криками растерзают его или поволокут к костру, нежели он осмелится не выпустить следующий “шедевр”, изготовленный столь же омерзительным образом.