Астропроцессор ZET

Вам не понять моей печали,
Когда растерзаны тоской,
Надолго вдаль не провожали
Того, кто властвует душой.
Того, кто властвует душой.

Вам не понять, вам не понять,
Вам не понять моей печали.

Вам не понять моей печали,
Когда в очах вам дорогих
Холодности вы не читали,
Презренья не видали в них.

Вам не понять, вам не понять,
Вам не понять моей печали.

Вам не понять моей печали,
Когда хладеющей рукой
В порывах гнева не сжигали
Письма подруги молодой.
Письма подруги молодой.

Вам не понять, вам не понять,
Вам не понять моей печали.

Вам не понять моей печали,
Когда вы ревности вулкан
В своей груди не ощущали,
И не тревожил вас обман.

Вам не понять, вам не понять,
Вам не понять моей печали.

Мы в этой жизни только гости,
Немного погостим
И станем уходить,
Кто раньше, кто поздней.

Всё поначалу было просто,
Чем дальше, тем трудней,
И жизнь летит быстрей,
И мы бежим за ней.

Как свеча, горяча,
Стекает струйкой воска
Тихо жизнь моя,
И нет пути назад.

Никогда не клянись,
Не обещай, что проживёшь
Как надо жизнь,
Взгляни судьбе в глаза.

Мы в жизнь приходим по закону
Всевластвующей судьбы,
На смену тем, кто был,
И тем, кто не успел.

Всё будет, как угодно Богу,
И может я спою
Всё то, что до меня
Ушедший не допел.

Два пути не пройти,
И от судьбы, как не старайся,
Не уйти,
И жизнь возьмёт своё.

А назад не смотри,
Не вспоминай свои ошибки
На пути,
Иди и всё пройдёт.

Нам в жизни так бывает больно,
Израненной душой
Стремимся к небесам,
Ища спасенье там.

И можно быть судьбой довольным,
Но так и не понять,
Что есть ты на земле,
Отдавшись небесам.

А душа улетит и всё забудет,
Ну а Бог ей всё простит,
Была душа легка.

Просто так надо жить,
Чтоб неустанно
Радость и любовь дарить,
Всем тем, кто здесь в гостях.

Просто так надо жить,
Чтоб неустанно
Радость и любовь дарить,
Всем тем, кто здесь в гостях.

http://www.youtube.com/watch?v=uW0-nsukO_w

Аннилори, буквально на днях смотрела эти ролики
У меня на полке её книга тоже есть.

Rarog писал(а):Чтобы увидеть настоящую картину происходящего, надо подняться над плоскостью, а будучи сами вовлечены в эти склоки, мало, что либо увидите, кроме своих и чужих эмоций

Плоскость

Мы стояли на плоскости
С переменным углом отражения,
Наблюдая закон,
Приводящий пейзажи в движение.

Повторяя слова,
Лишенные всякого смысла,
Но без напряжения,
Без напряжения.

Их несколько здесь,
Измеряющих время звучания,
На хороший вопрос
Готовых ответить мычанием.

И глядя вокруг,
Я вижу, что их появление
Весьма не случайное,
Весьма не случайное.

Бертольд Шварц
(Монолог)

Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,
Презрел людей за дьявольские нравы.
Я изобрел пылинку, порох, прах,
Ничтожный порошочек для забавы.
Смеялась надо мной исподтишка
Вся наша уважаемая братья:
"Что может выдумать он, кроме порошка!
Он порох выдумал! Нашел занятье!"
Да, порох, прах, пылинку! Для шутих,
Для фейерверков и для рассыпных
Хвостов павлиньих. Вспыхивает - пых!-
И роем, как с небесной наковальни,
Слетают искры! О, как я люблю
Искр воркованье, света ликованье!..

Но то, что создал я для любованья,
На пагубу похитил сатана.
Да, искры полетели с наковален,
Взревели, как быки, кузнечные меха.
И оказалось, что от смеха до греха,
Не шаг - полшага, два вершка, вершок.
А я - клянусь спасеньем, боже правый!-
Я изобрел всего лишь для забавы
Сей порох, прах, ничтожный порошок!

Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,
Вас спрашиваю, как мне жить на свете?
Ведь я хотел, чтоб радовались дети.
Но создал не на радость, а на страх!
И порошочек мой в тугих стволах
Обрел вдруг сатанинское дыханье...
Я сотворил паденье крепостей,
И смерть солдат, и храмов полыханье.

Моя рука - гляди!- обожжена,
О, господи, тебе, тебе во славу...
Занем дозволил ты, чтоб сатана
Похитил порох, детскую забаву!
Неужто все, чего в тиши ночей
Пытливо достигает наше знанье,
Есть разрушенье, а не созиданье.
Чей умысел здесь? Злобный разум чей?

/Д. Самойлов/

Если позволите- стихи в прозе.

О холмике, что лежит к западу от пруда моего.

Дней восемь прошло, как я приобрел себе гору на запад отсюда. Пошел поискать, идя к северо-западу вдоль по дороге от горного входа, и сделал всего лишь двести шагов, а вот приобрел себе пруд-утюжок. Там, к западу этак шагов двадцать пять, и в том месте как раз, где водоворот и глубоко, устроена рыбья запруда, на которой и лежит бугорок.

На нем растет бамбук. Воистину, несчетное количество камней сердито там торчат довольно высоко и вылезают из земли, приподнимаясь вместе с ней: причудливы они, один перед другим. А есть такие среди них, что друг за другом сверху лезут толпою вниз, как будто лошади, волы на водопое у ручья. Другие же вздымаются внезапно, рогами вверх торчат за рядом ряд, как будто разные медведи полезли кверху по горе...

Но этот бугорок так мал; ну прямо взять его в корзинку к себе домой! И я спросил: "А кто хозяин?" Мне отвечали: "То земля заброшенная, принадлежит она здесь Танам. Они ее хоть продают, но ее никто не покупает". Спросил, цена ей какова. Мне говорят: "Всего четыреста - и только". Понравилось, купил. С друзьями я взялся за лопаты, мы выкорчевали растущий здесь сорняк, срубили никуда не годные деревья и на костре сожгли все.

Прекрасные деревья здесь стоят, и бамбуки красивые видны, и удивительные камни - все перед нами здесь. Если теперь посмотреть из-за них на простор, то высоты горы, плывущий ход тучи, теченье ручья, стремительность зверя и птицы - все это здесь мирно и спокойно кружит себе в непостижимость и нам дает полюбоваться своей природною игрою, что развернулась перед нами как раз под нашим бугорком.

Возьмешь в изголовье себе рогожку простую, приляжешь, и вот с твоим глазом беседу ведет чистейший, прозрачнейший вид; я с ухом твоим беседу ведет переливчатый звук; и с духом твоим беседу ведет безмерно живая пустотность вокруг; и с сердцем твоим беседу ведет бездонность живая и беззвучье покоя. Десятка дней не прошло, а я уже здесь приобрел два замечательных местечка, и это даже в древности любителям-ученым, пожалуй, вряд ли б удалось.

Пишу об этом я на камне, чтобы поздравить холмик мой... с удачей что ли?

Ева писал(а):всё! добили.
оно жило, оно жевало.
пришел момент, оно сдыхало.

Александр Филиппов писал(а):что-ж такое уж это дело хирургия... инда и больно бывает...

Расскажи мне о своей катастрофе
Я приду среди ночи, если так будет нужно
Не знаю - найду ли подходящие строки
Но обещаю, что буду внимательно слушать

Расскажи мне обо всём, что тревожит
Для ищущих нет неизлечимых болезней.
Возможно, со мной случалось нечто похожее
И может быть я хоть в чём-то смогу быть полезной

Где-то есть огонь, который нас согреет
И милосердный свет всевидящих звёзд.
И где-то есть любовь, что однажды сумеет
Осушить до дна это озеро слёз.

Нелегко искать объяснения и оправдания, -
С пулей в груди трудно быть непредвзятым.
Но разве чужая боль не есть наказанье?
И разве нет кары страшнее, чем быть виноватым?

Я знаю - чужие ошибки не учат
А время жестоко, и вовсе не лечит
И весь мой накопленный жизненный опыт
Возможно, окажется вдруг…совсем бесполезен…

Но где-то есть тот дом, где мы всегда будем желанны
А в этом доме тот, кто всегда нас поймёт и простит.
И где-то есть хирург, что сотрёт все эти шрамы
И извлечёт все пули у нас из груди.

Rarog писал(а):Знаете змеи обновляясь сбрасывают кожу, может и солнце вот так вот линяет и последует обновление

Tatyana писал(а):Не знаю, "желтенькие"или еще какие, но снимки, вроде, не фотошоп... Или фотошоп?!

Petrovich Tot писал(а):Этот момент приложен к земной коре, поэтому кора испытывает деформации, которые фиксируются как смещение (движение) плит

Отречение

Деревья меняют листья
Змеи меняют кожу
Приходит циклон, и ветер
Меняет своё направление
Как плавно перетекают
Друг в друга зыбкие формы
Похоже, ты и не заметил,
Как совершил отречение

И стоит лишь отвернуться, -
А небо уже другое…
И всё, что казалось бесспорным, -
Поставлено под сомнения
А нимбы бледнеют и гаснут
И трепет по капле уходит
Осталось совсем немного, -
И ты совершишь отречение

Как медленно и незаметно
Смещаются стороны света
Моря, острова, континенты
Меняют свои очертания…
И каждый импульс подвержен
Невидимым превращениям
И каждому атому счастья
Отмерен свой срок заранее

А есть ли на свете цветы, что не вянут
Глаза, что на солнце глядят и не слепнут?
И есть ли на свете те дивные страны
Где нимбы не гаснут, где краски не блекнут?

Прошу прощения за прозу.

Для вас в этой карте - Сатурн - приговор неумолимого Вечного Времени...!!!

"Старичок словно взорвался.
- Высочайшие достижения нейтронной мегалоплазмы! - провозгласил он. -
Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там,
внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из
коих и возникает синекдоха отвечания...
У меня потемнело в глазах. Рот наполнился хиной, заболели зубы, а
проклятый нобль ве все говорил и говорил, и речь его была гладкой и
плавной, - это была хорошо составленная, вдумчиво отрепетированная и уже
неоднократно произнесенная речь, в которой каждый эпитет, каждая интонация
были преисполнены эмоционального содержания, это было настоящее
произведение искусства, и, как всякое настоящее произведение искусства,
речь эта облагораживала слушателя, делала его мудрым и значительным,
преображала и поднимала его на несколько ступенек выше. Старик был никаким
не изобретателем - он был художником, гениальным оратором, достойнейшим из
последователей Демосфена, Цицерона, Иоанна Златоуста."
АиБ Стругацкие "Сказка о тройке"

Муха

I

Пока ты пела, осень наступила.
Лучина печку растопила.
Пока ты пела и летала,
похолодало.

Теперь ты медленно ползешь по глади
замызганной плиты, не глядя
туда, откуда ты взялась в апреле.
Теперь ты еле

передвигаешься. И ничего не стоит
убить тебя. Но, как историк,
смерть для которого скучней, чем мука,
я медлю, муха.

II

Пока ты пела и летала, листья
попадали. И легче литься
воде на землю, чтоб назад из лужи
воззриться вчуже.

А ты, видать, совсем ослепла. Можно
представить цвет крупинки мозга,
померкшей от твоей, брусчатке
сродни, сетчатки,

и содрогнуться. Но тебя, пожалуй,
устраивает дух лежалый
жилья, зеленых штор понурость.
Жизнь затянулась.

III

Ах, цокотуха, потерявши юркость,
ты выглядишь, как старый юнкерс,
как черный кадр документальный
эпохи дальней.

Не ты ли заполночь там то и дело
над люлькою моей гудела,
гонимая в оконной раме
прожекторами?

А нынче, милая, мой желтый ноготь
брюшко твое горазд потрогать,
и ты не вздрагиваешь от испуга,
жужжа, подруга.

IV

Пока ты пела, за окошком серость
усилилась. И дверь расселась
в пазах от сырости. И мерзнут пятки.
Мой дом в упадке.

Но не пленить тебя не пирамидой
фаянсовой давно не мытой
посуды в раковине, ни палаткой
сахары сладкой.

Тебе не до того. Тебе не
до мельхиоровой их дребедени;
с ней связываться -- себе дороже.
Мне, впрочем, тоже.

V

Как старомодны твои крылья, лапки!
В них чудится вуаль прабабки,
смешавшаяся с позавчерашней
французской башней --

-- век номер девятнадцать, словом.
Но, сравнивая с тем и овом
тебя, я обращаю в прибыль
твою погибель,

подталкивая ручкой подлой
тебя к бесплотной мысли, к полной
неосязаемости раньше срока.
Прости: жестоко.

VI

О чем ты грезишь? О своих избитых,
но не расчитанных никем орбитах?
О букве шестирукой, ради
тебя в тетради

расхристанной на месте плоском
кириллициным отголоском
единственным, чей цвет, бывало,
ты узнавала

и вспархивала. А теперь, слепая,
не реагируешь ты, уступая
плацдарм живым брюнеткам, женским
ужимкам, жестам.

VII

Пока ты пела и летала, птицы
отсюда отбыли. В ручьях плотицы
убавилось, и в рощах пусто.
Хрустит капуста

в полях от холода, хотя одета
по-зимнему. И бомбой где-то
будильник тикает, лицом не точен,
и взрыв просрочен.

А больше -- ничего не слышно.
Дома отбрасывают свет покрышно
обратно в облако. Трава пожухла.
Немного жутко.

VIII

И только двое нас теперь -- заразы
разносчиков. Микробы, фразы
равно способны поражать живое.
Нас только двое:

твое страшащееся смерти тельце,
мои, играющие в земледельца
с образованием, примерно восемь
пудов. Плюс осень.

Совсем испортилась твоя жужжалка!
Но времени себя не жалко
на нас растрачивать. Скажи спасибо,
что -- неспесиво,

IX

что совершенно небрезгливо, либо --
не чувствует, какая липа
ему подсовывается в виде вялых
больших и малых

пархатостей. Ты отлеталась.
Для времени, однако, старость
и молодость неразличимы.
Ему причины

и следствия чужды де-юре,
а данные в миниатюре
-- тем более. Как пальцам в спешке
-- орлы и решки.

X

Оно, пока ты там себе мелькала
под лампочкою вполнакала,
спасаясь от меня в стропила,
таким же было,

как и сейчас, когда с бесцветной пылью
ты сблизилась, благодаря бессилью
и отношению ко мне. Не думай
с тоской угрюмой,

что мне оно -- большой союзник.
Глянь, милая, я -- твой соузник,
подельник, закадычный кореш;
срок не ускоришь.

XI

Снаружи осень. Злополучье голых
ветвей кизиловых. Как при монголах:
брак серой низкорослой расы
и желтой массы.

Верней -- сношения. И никому нет дела
до нас с тобой. Мной овладело
оцепенение -- сиречь, твой вирус.
Ты б удивилась,

узнав, как сильно заражает сонность
и безразличие рождая, склонность
расплачиваться с планетой
ее монетой.

XII

Не умирай! сопротивляйся, ползай!
Существовать не интересно с пользой.
Тем паче, для себя: казенной.
Честней без оной

смущать календари и числа
присутствием, лишенным смысла,
доказывая посторонним,
что жизнь -- синоним

небытия и нарушенья правил.
Будь помоложе ты, я б взор направил
туда, где этого в избытке. Ты же
стара и ближе.

XIII

Теперь нас двое, и окно с поддувом.
Дождь стекла пробует нетвердым клювом,
нас заштриховывая без нажима.
Ты недвижима.

Нас двое, стало быть. По крайней мере,
когда ты кончишься, я факт потери
отмечу мысленно -- что будет эхом
твоих с успехом

когда-то выполненных мертвых петель.
Смерть, знаешь, если есть свидетель,
отчетливее ставит точку,
чем в одиночку.

XIV

Надеюсь все же, что тебе не больно.
Боль места требует и лишь окольно
к тебе могла бы подобраться, с тыла
накрыть. Что было

бы, видимо, моей рукою.
Но пальцы заняты пером, строкою,
чернильницей. Не умирай, покуда
не слишком худо,

покамест дергаешься. Ах, гумозка!
Плевать на состоянье мозга:
вещь, вышедшая из повиновенья,
как то мгновенье,

XV

по-своему прекрасна. То есть,
заслуживает, удостоясь
овации наоборот, продлиться.
Страх суть таблица

зависимостей между личной
беспомощностью тел и лишней
секундой. Выражаясь сухо,
я, цокотуха,

пожертвовать своей согласен.
Но вроде этот жест напрасен:
сдает твоя шестерка, Шива.
Тебе паршиво.

XVI

В провалах памяти, в ее подвалах,
среди ее сокровищ -- палых,
растаявших и проч. (вообще их
ни при кощеях

не пересчитывали, ни, тем паче,
позднее) среди этой сдачи
с существования, приют нежесткий
твоею тезкой

неполною, по кличке Муза,
уже готовится. Отсюда, муха,
длинноты эти, эта как бы свита
букв, алфавита.

XVII

Снаружи пасмурно. Мой орган тренья
о вещи в комнате, по кличке зренье,
сосредоточивается на обоях.
Увы, с собой их

узор насиженный ты взять не в силах,
чтоб ошарашить серафимов хилых
там, в эмпиреях, где царит молитва,
идеей ритма

и повторимости, с их колокольни --
бессмысленной, берущей корни
в отчаяньи, им -- насекомым
туч -- незнакомом.

XVIII

Чем это кончится? Мушиным Раем?
Той пасекой, верней -- сараем,
где над малиновым вареньем сонным
кружатся сонмом

твои предшественницы, издавая
звук поздней осени, как мостовая
в провинции. Но дверь откроем --
и бледным роем

они рванутся мимо нас обратно
в действительность, ее опрятно
укутывая в плотный саван
зимы -- тем самым

XIX

подчеркивая -- благодаря мельканью, --
что души обладают тканью,
материей, судьбой в пейзаже;
что, цвета сажи,

вещь в колере -- чем бить баклуши --
меняется. Что, в сумме, души
любое превосходят племя.
Что цвет есть время

или стремление за ним угнаться,
великого Галикарнасца
цитируя то в фас, то в профиль
холмов и кровель.

XX

Отпрянув перед бледным вихрем,
узнаю ли тебя я в ихнем
заведомо крылатом войске?
И ты по-свойски

спланируешь на мой затылок,
соскучившись вдали опилок,
чьим шорохом весь мир морочим?
Едва ли. Впрочем,

дав дуба позже всех -- столетней! --
ты, милая, меж них последней
окажешься. И если примут,
то местный климат

XXI

с его капризами в расчет принявши,
спешащую сквозь воздух в наши
пределы я тебя увижу
весной, чью жижу

топча, подумаю: звезда сорвалась,
и, преодолевая вялость,
рукою вслед махну. Однако
не Зодиака

то будет жертвой, но твоей душою,
летящею совпасть с чужою
личинкой, чтоб явить навозу
метаморфозу.

И.Б.

Браво- браво- браво.
Растроган и одухотворен...

Fly Me to the Moon* (оригинал Frank Sinatra)

Мчи меня к Луне/

Fly me to the Moon
Let me play among the stars
Let me know what spring is like
On Jupiter and Mars

In other words, hold my hand
In other words, baby kiss me

Fill my heart with song
And let me sing for ever more
You are all I long for,
All I worship and adore

In other words, please be true
In other words, I love you

Fill my heart with song
Let me play for ever more
You are all I long for,
All I worship and adore

In other words, please be true
In other words, in other words
I... love you!

Fly Me to the Moon

Fly me to the Moon
Let me sing among those stars
Let me see what spring is like
On Jupiter and Mars
In other words, hold my hand
In other words, baby kiss me
Fill my heart with song
Let me sing for ever more
You are all I long for
All I worship and adore
In other words, please be true
In other words, I love you

* - OST Space Cowboys (саундтрек к фильму "Космические ковбои")

Мчи меня к Луне.
Среди звёзд хочу я петь,
Вешний день на Марсе
И Юпитере узреть.

А попросту - руку дай...
А попросту - чмокни в щёчку.

Сердце мне наполни
Вечной песнею любви.
Ты - моя богиня,
Ты мой ангел во плоти.

Для ясности, уточню:
Тебя, мой свет, я люблю.

Сердце мне наполни
Вечной песнею любви.
Ты - моя богиня,
Ты мой ангел во плоти.

Для ясности, уточню:
Тебя одну, из всех одну,
Я... люблю!

Унеси меня на Луну (перевод Alina Studenova из Yaroslavl)

Унеси меня на Луну,
Позволь мне петь среди далеких звезд.
Позволь мне увидеть весну
На Юпитере или Марсе.
Другими словами, возьми меня за руку,
Другими словами, малышка, поцелуй меня,
Наполни мое сердце песней,
Позволь мне петь беспрестанно.
Ты – это все, что я страстно желаю,
Все, чем я восхищаюсь и что боготворю.
Другими словами, пожалуйста, пусть это будет правдой,
Другими словами, я люблю тебя...

Источник: http://www.amalgama-lab.com/songs/f/fra ... z25LJeww8y

Silvan писал(а):Растроган и одухотворен...

уже завтра будут мои по санмарко шастать... заглянут конечно и санмикеле... привет джозефу передать...

Лагуна

I

Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.

II

И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.

III

Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.

IV

Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.

V

Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.

VI

Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне -- ее одну.

VII

Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.

VIII

Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.

IX

Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, -- и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.

X

Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре' и гоек,
и города, где стопа следа

XI

не оставляет -- как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю --
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".

XII

Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.

XIII

Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку -- нельзя.

XIV

Там, за нигде, за его пределом
-- черным, бесцветным, возможно, белым --
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.

И.Б. конечно...

...извините, что без перевода...

Любовь плодами нависает над богами -
в любви мы боги, не повинные в грехах.

Адам и Ева, не смущённые чертями,
слагают саги о покинутых богах.

Любовь - граница между небом и Аидом -
где страсть и разум не подвластны небогам,
в грехе безумствующим с безучастным видом
и в страхе выдумавшим слово "срам".

Карен Арутюнянц.

Fly

The fly sat on the jam,
That's the whole poem.
Fly sat in a basin
That's the whole story!

RN

I'm sorry that no translation ...

Научись отпускать людей,
Кто решил от тебя уйти,
Кто был в списке твоих друзей,
Кто тебе помогал в пути.

Кто любимым когда-то был,
Или даже остался им.
Кто так страстно тебя любил,
А теперь стал совсем чужим.

И не значит, что он плохой,
Значит, просто закончен бал.
Просто так решено судьбой
В этой жизни кривых зеркал.

Отпусти, пусть уходит вдаль,
Даже, если тоска сильней.
Пусть отпустит тебя печаль,
Научись отпускать людей...

Лидия Ткаченко

Маяковский Владимир
Прозаседавшиеся

Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет, —
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождём дела бумажные,
чуть войдёшь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные! —
служащие расходятся на заседания.
Заявишься:
"Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она". -
"Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
Объединение Тео и Гукона".*

Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
"Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом".

Через час
ни секретаря,
ни секретарши нет —
голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
"Пришёл товарищ Иван Ваныч?" —
"На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома".

Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О, дьявольщина!
Где же половина другая?
"Зарезали!
Убили!"
Мечусь, оря,
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
"Они на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться!
До пояса здесь,
а остальное
там".

С волнения не уснёшь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
"О, хотя бы
ещё
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!"

Избегая поворота от ворот земного рая,
с сардонической ухмылкою чеширского кота
над седой равниной моря некто тучи собирает,
чтоб над этой над равниной воцарилась темнота.
Гордо реет храбрый некто, не поймешь, кому подобный,
и любому сразу видно – этот некто без греха:
с высоты бросает камни на народ анаэробный,
сей процесс сопровождая невралгическим «ха-ха»;
топит честный люд под градом исторических развалин,
будто злобная хозяйка несмышленышей-котят.
Так обычно и бывает на всеобщем карнавале,
где низы уже не могут, а верхи еще хотят.
Освещают вспышки молний черный ход в земные кущи,
где не то что человеку - негде яблоку упасть:
слышны радостные стоны возбужденных власть имущих,
под шумок вовсю имущих не имущих эту власть.
Мчится Царства-Государства золотая колесница,
города и даже страны по пути роняя ниц;
хорошо, что это где-то, хорошо, что за границей,
только ведь в интимном деле нет особенных границ...
В черном небе воет некто тонким гласом Робертино
песню «то ли еще будет» о грядущем «впереди»,
и такая очевидная рисуется картина,
что яснее не бывает – и к гадалке не ходи.
На луны белесом лике аллергические пятна,
значит, чуть побольше часа остается до зари.
Ты стоишь, в окошко куришь, и немного непонятно,
ты у этого снаружи или все-таки внутри,
то ли в прах уходишь, то ли поднимаешься из праха...
Но вглядись и вдруг увидишь – только свечку запали –
как последняя державшая планету черепаха
потихоньку выползает из-под тяжести земли.

(с) Юлия Драбкина